Форум Запоріжжя

Проект "Правила жизни" - звезды кино (американские, наши) очень кратко рассказывают о себе, часто очень цинично, без прикрас -
http://esquire.ru/wil/

Начала читать и зачиталася
Еще что понравилось, очень интересные фото.

Пример.

Никита Михалков



Режиссер, 65 лет, Москва

Записала Елена Егерева. Фотограф Мэтт Хойл


Когда сбриваешь усы или бороду — сразу холодно.

Люблю мультфильмы про Микки Мауса и Бэмби. Мультфильмы — очень чистый жанр: как босанова в музыке, как вестерн в кино.

Было здорово, когда я спокойно мог пройтись по любой улице, когда Москва была такой, как в «Я шагаю по Москве». Сейчас она уже по-другому заряжена.

Мама учила меня терпению и — работать. Никогда не видел ее ничего не делающей.

Я вижу сегодня лишь обывательское мышиное существование и интересы мышиные, и мечты мышиные — хронику убывающего плодородия. Пошлость везде: в поступках, в том, как мы веселимся, как скорбим. Все пошло, потому что за этим нет личностных затрат.

Я по телевизору могу смотреть только новости и спорт: теннис и футбол.

Не страшно, когда тебя ненавидят ни за что. Страшно, когда есть за что ненавидеть.

Я вывел формулу русского человека. Вот она: русским человеком может быть только тот, у кого чего-нибудь нет, но не так нет, чтобы обязательно было, а нет — и хрен с ним.

Мужчины, которые заискивают — не мужчины. Но тех, кто робеет, — их я понимаю. Например, если человек не имеет опыта общения «столичного», то его робость нормальна.

Работа над сценарием — это рождение мира путем попытки его сформулировать.

Я зритель, благодарный, как ребенок, а может, как старичок. И вот «Возвращение», «Прогулка», «Космос как предчувствие» меня взволновали. А «Бумер» — не взволновал.

Охота требует уважения к зверю. Если стреляешь в птицу и заведомо знаешь, что не сможешь ее найти — она упадет в осоку, — за этим есть неуважение.

Главное — вот что с дочерьми: когда они ищут помощи, совета — их нельзя разочаровывать.

Самый большой кайф испытываю от предвкушений. Терпкая вещь — предвкушение.

Я пробовал читать и Сорокина, и Пелевина, и Толстую. Не цепляет меня это. Их страх быть слишком простыми и неумение быть настолько простыми, чтобы быть гениальными, — очень ограничивает их возможности, на мой взгляд. Но может быть, я просто не дорос.

Никогда не читаю лежа — это расслабляет, а чтение требует дисциплины.

Японская кухня взята из глубин, это еда людей, которые живут на малом количестве земли. Очень сильное от этого впечатление. Иногда мне кажется, что я был японцем.

По большему счету ирония — это сейчас безбожие. Созидательная вещь — самоирония.

Для меня есть два теста для мужчин. Во-первых, я смотрю, как он себя ведет на охоте, как делит добычу, например. Второй тест — как он подходит к женщине.

Опасность при близком общении с властью заключается в потере дистанции. Обаяние власти может увлечь настолько, что потеряешь возможность оценивать и будешь не столько самостоятельно действовать, сколько выполнять чью-то волю. А обаяние — огромное.

В кино меня сейчас трогает новая волна китайских сорокалетних режиссеров, которые востребованы на фестивалях. Меня поражает то, что они не боятся рассказывать в сегодняшнем мире неторопливые истории, поражает их независимость от сегодняшнего ритма.

Если бы я думал о том, что я буду делать в 90 лет, — это значит, что мне уже сейчас было бы 90. Важно другое: в 90 лет иметь возможность ответить, что ты делал в 50.

Проект классный, а у михалкова уже известь в мозгах появляется.

Майкл Джей Фокс

Актер, 50 лет, Нью-Йорк

Записал Скотт Рааб (Scott Raab)
Corbis Outline / Fotosa



Боль уйдет, а кино останется. Больше мне и сказать-то нечего.

Здесь и сейчас я чувствую себя прекрасно. Просто у меня в голове есть эта штука — вот и все.

Всем кажется, что я очень добрый человек, но когда доктор сказал, что у меня болезнь Паркинсона, я едва не убил его.

Я не спрашиваю себя: «Почему я?» — «Почему бы не я?» — вот как надо ставить вопрос.

Если ты позволишь болезни влиять хоть на что-то в твоей жизни, очень скоро она завладеет всем. Но я не притворяюсь, что здоров. Просто не даю болезни становиться больше, чем она есть.

Кое-что болезнь все же мне дала: чувство смертности. Когда ты болеешь, это всегда потеря чего-то живого в тебе, и в тот момент, когда ты признаешь эту маленькую потерю, ты делаешь шаг к тому, чтобы признать, что за маленькой потерей когда-нибудь последует большая. А тот, кто научился жить с этим, способен жить с чем угодно.

Счастье прямо пропорционально твоей способности принять все таким, какое оно есть, и обратно пропорционально нетерпению и ожиданиям.

Раньше люди спрашивали меня: «Вас беспокоит, что девушки хотят переспать с вами только потому, что вы знаменитость?» И я, типа: «Ох, вот так вопрос. Дайте-ка подумать... Нет».

Больше всего я жалею о том, что из моей жизни исчезла спонтанность. Это же так круто: в жопу всё, поехали в Вегас. Но я так больше не могу.

Помню, мчался я однажды на «феррари» по бульвару Вентуры на скорости 90 миль в час, а копы кричали: «Черт, Майк, ты сейчас угрохаешь кого-нибудь!» А потом, когда они оставили меня в покое, я сидел и думал: «Ну вот, в этот раз я действительно влип. Чертово безумие». Но именно в такие моменты ты понимаешь, что это очень важно — уметь уберечь себя от того, что тебе хочется сделать больше всего на свете.

У меня есть коллекционный «мустанг» 1967 года — тот, который на 35-летие мне подарила жена. И знаете, это очень печально — машина, которая на шесть лет младше меня, уже считается антиквариатом.

Я абсолютно не жалею о том, что бросил пить. Когда ты пьешь, ты теряешь самую главную вещь — ясность.

Когда врачи выписывали мне очередной препарат, они предупредили меня, что у него есть побочный эффект: слишком яркие безумные сны. Но, сказать по правде, я не заметил разницы.

Я всегда хотел сделать фильм о Петомане (Ле Петоман, 1857-1945 — знаменитый французский артист, прославившийся умением создавать музыку, управляя испусканием кишечных газов. — Esquire). Он мог вытянуть «1812 год» (увертюра Чайковского. — Esquire) буквально из собственной задницы.

Я очень странно устроен. Что бы я ни делал, параллельно я буду делать что-то еще.

Я начал заниматься гольфом после сорока, и мне очень не нравится, когда кто-то называет это излишним оптимизмом.

«Моя татуировка — это тот факт, что у меня нет татуировки», — сказал я своему сыну. На самом деле один раз я чуть не сделал себе татуировку — в тот день, когда умер мой отец. Перед тем как уйти в армию, он был жокеем на скачках, и у него была вытатуирована голова лошади, вписанная в подкову и оплетенная розами. Помню, когда он умер, я вышел из дома с твердым намерением сделать татуировку — и, слава богу, не сделал. Потому что был в жопу пьян.

Я не боюсь смотреться в зеркало.

Если рядом с тобой нет человека, который указывает тебе на все твое дерьмо, считай, что тебе уже ничто не поможет.

Мой рост никогда не доставлял мне проблем. Если бы я был толстым — другое дело. Все, что нужно толстому, — это дисциплина и меньше жрать. А когда ты мелкий, тебе просто приходится жить с этим. Или ходить на платформах.

Я очень ценю иронию. Все воспринимают меня как мальчика, хотя по медицинским показателям я глубокий старик.

Мне непросто знакомиться с новыми людьми. Никак не могу отделаться от мысли, что они уже видели меня в кино.

Моя слава не принадлежит мне. Она принадлежит вам. Я знаменит лишь до тех пор, пока вы помните, кто я такой.

Сколько бы у тебя ни было денег, ты можешь потерять их все.

Моего сына ждет счастливое будущее. По крайней мере, не тот вариант, когда вся школа говорит о том, сколько миллионов его отец заработал на последнем фильме.

Череда несчастливых событий будет преследовать тебя до тех пор, пока ты будешь считать эти события таковыми.

Мне совершенно нечего продать.

Единственное, что может быть хуже возможности, которую ты не заслужил, это возможность, которую ты просрал.

Пожалуй, я согласился бы пожить в Провансе месяц или сколько там потребуется для того, чтобы разучить фразу: «На меня напал дикий кабан. Помогите мне отыскать мою селезенку. Она где-то там, под ивами».

Комедия — как лягушка. Ты можешь подвергнуть ее вивисекции, чтобы понять, как у нее все устроено внутри, но ты не можешь сделать этого, не убив ее.

Если два плюс два всегда будет равняться четырем, какой в этом смысл?

Любопытство, может быть, и убило кошку, но пару раз выручало мою задницу.

Я думаю, что бог есть, но это точно не я.

Выследив добычу, волк не укладывается спать.