|
Дышать становится всё труднее… Раскаленный воздух рвёт легкие на куски, едкий дым застилает глаза, хочется просто упасть и ждать конца. Но какая-то необъяснимая жажда жизни заставляет ползти – миллиметр за миллиметром, черт знает в каком направле-нии… Просто двигаться… В голове – одна мысль: «Остановиться – значит умереть…». Где-то слышится шипение, треск, грохот (что-то обвалилось!) и, возникающий словно из ниоткуда, голос: «Есть, нашли! Забираем её отсюда!»
Господи, прошло уже почти пять лет. Почему же опять приснился этот сон? Дашка сидела на кровати, тяжело дыша. Она уже почти забыла весь ужас той страшной ночи. Вернее, старалась не вспоминать. И это почти получалось. Но прошлое с каким то маниа-кальным упорством возвращалось, напоминало о себе тяжелыми снами, заставляло пере-живать весь ужас происшедшего снова и снова.
Вытащили её из горящего дома буквально в последние мгновения. Странно, но она так и не потеряла сознания. Глядя на объятый пламенем дом, чувствовала, как рвется внутри струна. Так бывает, наверно, когда теряешь что-то очень родное, близкое. Хорошо, что Мишка в командировке, и не видит всего этого. Дом был их заветной мечтой. Своё гнездышко, свой мир, своё личное пространство. Долой съемные квартиры, общаги, комнаты в коммуналках! Грех жаловаться, соседи всегда попадались хорошие. Жили мирно, по праздникам было весело. Но всегда хотелось иметь своё: кухню, где в раковине не валяется чья-то немытая чашка; спальню, чтоб за стеной не слышать чужие звуки, двор, по которому носится детвора. Судьба им улыбнулась. А теперь – только пепел... пепел и оборвавшаяся струна…
Струны будут рваться еще не раз…
Врач успокаивал её, говоря, что у неё ещё будут дети. Но этого ребёнка спасти не удалось. Боже! Она ведь даже не успела ещё сказать о нем мужу. Была у врача как раз накануне пожара, и он подтвердил: «Да, мамочка, три недели уже. Поздравляю!» Домой ле-тела как на крыльях. Хотела сразу позвонить, а потом передумала – пусть будет сюрприз! Мысленно представляла: «Я скажу… А он… А я …» и купалась в собственном счастье. Теперь… Что же теперь?!
Мишка в больницу не приходил, только в стакане на тумбочке каждый день появлялся скромный букет ромашек. Странно, муж никогда не дарил ей ромашек. Почему сейчас вдруг такая метаморфоза? И где он сам? И врачи, и медсестры отвечали банально-успокоительными фразами, почему-то при этом старательно отводя глаза. Даже сестричка Маринка, с которой Дашка дружила уже давненько, как-то уж очень профессионально быстро переводила разговор в другое русло или спешила уйти из палаты.
А потом пришел следователь и стал расспрашивать ее о Мишке: что да как, какие отношения были между ними в последнее время, не замечала ли она каких-то странностей в поведении мужа. Обескураженная Дашка отвечала на вопросы, а в душе поднималась паника. Она вдруг поняла, что сейчас услышит что-то страшное и что она совсем не хочет этого слышать. «Мы подозреваем вашего мужа в преднамеренном поджоге вашего дома для получения страховки». «Но мой муж знал, что я в эту ночь буду дома, - ей казалось, что она прокричала эту фразу. – Он знал об этом. Я вам не верю. Уходите.»
Миша придет и все объяснит. Придёт и всё объяснит. Всё! Но он так и не пришел. Пришла какая-то женщина в черном, села молча на стул у кровати и вдруг расплакалась – тяжко, навзрыд, стала просить прощения. Испуганная Дашка закричала. На крик прибе-жала Маринка, потом еще две сестрички. Они вывели плачущую женщину из палаты, а Мариша присела возле Дашки, стала её успокаивать.
- Расскажи, мне все, - потребовала Дашка.
- У твоего Михаила была любовница. Она родила ему девочку, у вас ведь детей не было. Это она подожгла дом, Михаил все тянул с разводом, говорил, что не может просто так уйти, слишком много вас связывает. Вот она и решила разрубить этот узел. Милиция сначала его подозревала, а потом все-таки вышли на Татьяну. Втроем они пытались бежать. Ночью их машина столкнулась с грузовиком: водитель уснул за рулем и выехал на встречную полосу. Они погибли на месте: и Мишка, и Татьяна, и девочка. А женщина эта – мать Татьяны. После случившегося она сама не своя. Ведь тоже все потеряла. Ты плачешь?.. Господи, ты наконец-то заплакала… - Марина обняла рыдающую Дашку.- С возвращением, подружка…
Скоро выписка. А куда возвращаться? Марина зовет к себе. Но у неё своя семья. Надолго не задержишься. Надо думать, как жить дальше. В стакане опять букет ромашек. Мариша проболталась: один из спасателей, что вытащили её из горящего дома, каждый день навещает ее, но просил об этом Дашке не говорить.
- Слушай, Мариша, как-то неудобно. Нужно хоть поблагодарить человека. Ты мне в следующий раз скажи, когда он придет. Хоть спасибо скажу.
- Зачем ждать следующего раза, - Маринка лукаво улыбнулась. – Он еще не ушел.
Даша вышла в коридор. Остановилась в дверях, оперлась о косяк. Парень, стоящий у окна, о чем-то разговаривал с сестричками. Увидел её, улыбнулся. А в руках – букет ромашек. И вдруг почудилось Дашке и в этой улыбке, и в этом незатейливом букете что-то щемящее, такое родное. По щеке скатилась слезинка, а в сердце… запела струна. Именно запела! Наверно та единственная, что уцелела.
Рядом заворочался муж.
- Дашуль, ты не спишь? Что случилось? Опять приснилось? – Костя присел рядом, обнял за плечи. Как хорошо, что он рядом.
- Я вчера её опять на улице встретила. Она смотрела на меня такими глазами… - Дашка уткнулась в плечо мужа лицом. – Ничего не говорит, только молчит. А мне кажется, что кричит каждой своей клеточкой. Мне хочется её ненавидеть, а я не могу. Всё время думаю: у меня теперь есть ты, есть Галчонок – а она ведь совсем одна. И надежды нет, что что-то может изменится в лучшую сторону. Несёт свой крест – сколько сил ещё у неё осталось?
- Поговорила бы ты с ней. Я думаю, вам обоим это нужно. Каждая из вас по своему вину друг перед другом чувствует. Как говорят, простить и отпустить прошлое.
- Я не знаю, как это сделать.
- Помнишь, баба Маша тебе предлагала в церковь сходить. Попроси её сходить вместе с тобой. Она не откажет. А мать Татьяны в церкви часто бывает. Там и встретитесь, поговорите.
- А ты откуда знаешь?
- Один мой знакомый живет с ней по соседству. Знает её хорошо, раньше общались часто. А теперь она от людей прячется. Церковь и кладбище – вот где только с ней и можно парой слов перекинуться. Ушла в себя, никого к себе не подпускает.
В кроватке заворочалась, захныкала дочурка.
- Ой, Галчонка разбудили, – забеспокоилась Дашка.
- Лежи, я посмотрю, – Костя встал, подошел к кроватке, поправил одеяльце, что-то ласково проговорил. Девочка притихла и уже через минуту – «носики-курносики сопят».
- Как хорошо, что ты рядом, – прошептала Дашка, погружаясь в сон.
Баба Маша прошептала последние слова молитвы, перекрестилась. Посмотрев в сторону, удовлетворенно вздохнула: «Спасибо, Господи». Перед иконой Пресвятой Бого-родицы стояли две женщины – старая и молодая. Обнявшись, они тихо плакали, говорили друг с другом, выплескивая всю боль, копившуюся в сердце, чувствуя, как уходит с души тяжесть, уступая место новому, светлому чувству.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Пользователи
