Предлагаю Форумчанам представить свои любимые стихи.
Сергей Есенин
Отговорила роща золотая Березовым, веселым языком, И журавли, печально пролетая, Уж не жалеют больше ни о ком. Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник Пройдет, зайдет и вновь оставит дом. О всех ушедших грезит конопляник С широким месяцем над голубым прудом. Стою один среди равнины голой, А журавлей относит ветер в даль, Я полон дум о юности веселой, Но ничего в прошедшем мне не жаль. Не жаль мне лет, растраченных напрасно, Не жаль души сиреневую цветь. В саду горит костер рябины красной, Но никого не может он согреть. Не обгорят рябиновые кисти, От желтизны не пропадет трава. Как дерево роняет тихо листья, Так я роняю грустные слева. И если время, ветром разметая, Сгребет их все в один ненужный ком. Скажите так... что роща золотая Отговорила милым языком. [1924]
Мы легли у разбитой ели. Ждём, когда же начнёт светлеть. Под шинелью вдвоём теплее На продрогшей, гнилой земле.
- Знаешь, Юлька, я - против грусти, Но сегодня она не в счёт. Дома, в яблочном захолустье, Мама, мамка моя живёт. У тебя есть друзья, любимый, У меня - лишь она одна. Пахнет в хате квашнёй и дымом, За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик Беспокойную дочку ждёт... Знаешь, Юлька, я - против грусти, Но сегодня она не в счёт.
Отогрелись мы еле-еле. Вдруг нежданный приказ: "Вперёд!" Снова рядом, в сырой шинели Светлокосый солдат идёт.
2
С каждым днём становилось горше. Шли без митингов и знамён. В окруженье попал под Оршей Наш потрёпанный батальон.
Зинка нас повела в атаку. Мы пробились по чёрной ржи, По воронкам и буеракам Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы - Мы хотели со славой жить. ...Почему же в бинтах кровавых Светлокосый солдат лежит?
Её тело своей шинелью Укрывала я, зубы сжав... Белорусские ветры пели О рязанских глухих садах.
3
- Знаешь, Зинка, я против грусти, Но сегодня она не в счёт. Где-то, в яблочном захолустье, Мама, мамка твоя живёт.
У меня есть друзья, любимый, У неё ты была одна. Пахнет в хате квашнёй и дымом, За порогом стоит весна.
И старушка в цветастом платье У иконы свечу зажгла. ...Я не знаю, как написать ей, Чтоб тебя она не ждала?!
Он убирал наш бедный двор, Когда они пришли, И странен был их разговор, Как на краю земли, Как разговор у той черты, Где только "нет" и "да" - Они ему сказали:"Ты, А ну, иди сюда!" Они спросили:"Ты поляк?" И он сказал :"Поляк". Они спросили:"Как же так?" И он сказал:" Вот так". "Но ты ж, культяпый, хочешь жить, Зачем же , черт возьми, Ты в гетто нянчишься, как ж*д, С ж*д овскими детьми?! К чему, - сказали, - трам-там-там, К чему такая спесь?! Пойми, - сказали, - Польша там!" А он ответил:"Здесь! И здесь она и там она, Она везде одна - Моя несчастная страна, Прекрасная страна". И вновь спросили:"Ты поляк?" И он сказал:"Поляк". "Ну, что ж , - сказали,- Значит, так?" И он ответил:"Так". "Ну, что ж, - сказали, - Кончен бал!" Скомандовали:"Пли!" И прежде, чем он сам упал, Упали костыли, И прежде, чем пришли покой И сон, и тишина, Он помахать успел рукой Глядевшим из окна. ...О, дай мне, Бог, конец такой, Всю боль испив до дна, В свой смертный миг махнуть рукой Глядящим из окна!
Эшелон уходит ровно в полночь Паровоз-балбес пыхтит - Шалом! - Вдоль перрона строем стала сволочь, Сволочь провожает эшелон.
Эшелон уходит ровно в полночь, Эшелон уходит прямо в рай, Как мечтает поскорее сволочь Донести, что Польша - "юденфрай".
"Юденфрай" Варшава, Познань, Краков, Весь протекторат из края в край В черной чертовне паучьих знаков, Ныне и вовеки - "юденфрай"!
А на Умшлягплаце у вокзала Гетто ждет устало - чей черед? И гремит последняя осанна Лаем полицая - "Дом сирот!"
Шевелит губами переводчик, Глотка пересохла, грудь в тисках, Но уже поднялся старый Корчак С девочкою Натей на руках.
Знаменосец, козырек заломом, Чубчик вьется, словно завитой, И горит на знамени зеленом Клевер, клевер, клевер золотой.
Два горниста поднимают трубы, Знаменосец выпрямил грифко, Детские обветренные губы Запевают грозно и легко: "Наш славный поход начинается просто, От Старого Мяста до Гданьского моста, И дальше, и с песней, построясь по росту, К варшавским предместьям, по Гданьскому мосту! По Гданьскому мосту!
По улицам Гданьска, по улицам Гданьска Шагают девчонки Марыся и Даська, А маленький Боля, а рыженький Боля Застыл, потрясенный, у края прибоя, У края..."
Пахнет морем, теплым и соленым, Вечным морем и людской тщетой, И горит на знамени зеленом Клевер, клевер, клевер золотой!
Мы проходим по-трое, рядами, Сквозь кордон эсэсовских ворон... Дальше начинается преданье, Дальше мы выходим на перрон.
И бежит за мною переводчик, Робко прикасается к плечу, - "Вам разрешено остаться, Корчак",- Если верить сказке, я молчу.
К поезду, к чугунному парому, Я веду детей, как на урок, Надо вдоль вагонов по перрону, Вдоль, а мы шагаем поперек.
Рваными ботинками бряцая, Мы идем не вдоль, а поперек, И берут, смешавшись, полицаи Кожаной рукой под козырек.
И стихает плач в аду вагонном, И над всей прощальной маятой - Пламенем на знамени зеленом - Клевер, клевер, клевер золотой.
Может, в жизни было по-другому, Только эта сказка вам не врет, К своему последнему вагону, К своему чистилищу-вагону, К пахнущему хлоркою вагону С песнею подходит "Дом сирот":
"По улицам Лодзи, по улицам Лодзи, Шагают ужасно почтенные гости, Шагают мальчишки, шагают девчонки, И дуют в дуделки, и крутят трещотки... И крутят трещотки!
Ведут нас дороги, и шляхи, и тракты, В снега Закопани, где синие Татры, На белой вершине - зеленое знамя, И вся наша медная Польша под нами, Вся Польша..."
...И тут кто-то, не выдержав, дал сигнал к отправлению - и эшелон Варшава - Треблинка задолго до назначенного срока, (случай совершенно невероятный) тронулся в путь...
Вот и кончена песня. Вот и смолкли трещетки. Вот и скорчено небо В переплете решетки. И державе своей Под вагонную тряску Сочиняет король Угомонную сказку...
Итак, начнем, благословясь... Лет сто тому назад В своем дворце неряха-князь Развел везде такую грязь, Что был и сам не рад, И, как-то, очень рассердясь, Призвал он маляра. "А не пора ли, - молвил князь,- Закрасить краской эту грязь?" Маляр сказал:"Пора, Давно пора, вельможный князь, Давным-давно пора". И стала грязно-белой грязь, И стала грязно-желтой грязь, И стала грязно-синей грязь Под кистью маляра. А потому что грязь - есть грязь, В какой ты цвет ее ни крась.
Нет, некстати была эта сказка, некстати, И молчит моя милая чудо-держава, А потом неожиданно голосом Нати Невпопад говорит:"До свиданья, Варшава!"
И тогда, как стучат колотушкой по шпалам, Застучали сердца колотушкой по шпалам, Загудели сердца:"Мы вернемся в Варшаву! Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!"
По вагонам, подобно лесному пожару, Из вагона в вагон, от состава к составу, Как присяга гремит:"Мы вернемся в Варшаву! Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!
Пусть мы дымом истаем над адовым пеклом, Пусть тела превратятся в горючую лаву, Но дождем, но травою, но ветром, но пеплом, Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!"
А мне-то, а мне что делать? И так мое сердце - в клочьях! Я в том же трясусь вагоне, И в том же горю пожаре, Но из года семидесятого Я вам кричу:"Пан Корчак! Не возвращайтесь! Вам страшно будет в этой Варшаве!
Землю отмыли добела, Нету ни рвов, ни кочек, Гранитные обелиски Твердят о бессмертной славе, Но слезы и кровь забыты, Поймите это, пан Корчак, И не возвращайтесь, Вам стыдно будет в этой Варшаве!
Дали зрелищ и хлеба, Взяли Вислу и Татры, Землю, море и небо, Всё, мол, наше, а так ли?!
Дня осеннего пряжа С вещим зовом кукушки Ваша? Врете, не ваша! Это осень Костюшки!
Небо в пепле и саже От фабричного дыма Ваше? Врете, не ваше! Это небо Тувима!
Сосны - гордые стражи Там, над Балтикой пенной, Ваши? Врете, не ваши! Это сосны Шопена!
Беды плодятся весело, Радость в слезах и корчах, И много ль мы видели радости На маленьком нашем шаре?! Не возвращайтесь в Варшаву, Я очень прошу Вас, пан Корчак, Не возвращайтесь, Вам нечего делать в этой Варшаве!
Паясничают гомункулусы, Геройские рожи корчат, Рвется к нечистой власти Орава речистой швали... Не возвращайтесь в Варшаву, Я очень прошу Вас, пан Корчак! Вы будете чужеземцем В Вашей родной Варшаве! 1970 г.А.Галич
- Вот вы говорите, что слезы людские - вода? - Да. - Все катаклизмы проходят для вас без следа? - Да. - Христос, Робеспьер, Че Гевара для вас - лабуда? - Да. - И вам все равно, что кого-то постигла беда? - Да. - И вам наплевать, если где-то горят города? - Да. - И боли Вьетнама не трогали вас никогда? - Да. - А совесть, скажите, тревожит ли вас иногда? - Да... - Но вам удется ее усмерить без труда? - Да. - А если разрушили созданный вами семейный очаг? - Так... - Жестоко расправились с членами вашей семьи? - И?.. - И вам самому продырявили пулею грудь? - Жуть! - Неужто бы вы и тогда мне ответили "да"? - Нет! - А вы говорите, что слезы людские вода? - Нет! - Все катаклизмы проходят для вас без следа? - Нет! - Так значит вас что-то тревожит еще иногда? - Да.
Жил-был дурак. Он молился всерьез (Впрочем, как Вы и Я) Тряпкам, костям и пучку волос - Все это пустою бабой звалось, Но дурак ее звал Королевой Роз (Впрочем, как Вы и Я).
О, года, что ушли в никуда, что ушли, Головы и рук наших труд - Все съела она, не хотевшая знать (А теперь-то мы знаем - не умевшая знать), Ни черта не понявшая тут.
Что дурак растранжирил, всего и не счесть (Впрочем, как Вы и Я) - Будущность, веру, деньги и честь. Но леди вдвое могла бы съесть, А дурак -на то он дурак и есть (Впрочем, как Вы и Я).
О, труды, что ушли, их плоды, что ушли, И мечты, что вновь не придут,- Все съела она, не хотевшая знать (А теперь-то мы знаем - не умевшая знать), Ни черта не понявшая тут.
Когда леди ему отставку дала (Впрочем, как Вам и Мне), Видит Бог! Она сделала все, что могла! Но дурак не приставил к виску ствола. Он жив. Хотя жизнь ему не мила. (Впрочем, как Вам и Мне.)
В этот раз не стыд его спас, не стыд, Не упреки, которые жгут,- Он просто узнал, что не знает она, Что не знала она и что знать она Ни черта не могла тут.
Сомкните плотнее веки И не открывайте век, Прислушайтесь и ответьте: Который сегодня век? В сошедшей с ума Вселенной, Как в кухне среди корыт, Нам душно от дикселендов, Парламентов и коррид.
Мы все не желаем верить, Что в мире истреблена Угодная сердцу ересь По имени "тишина". Нас тянет в глухие скверы - Подальше от площадей, Очищенных от скверны, Машин и очередей.
Быть может, вот этот гравий, Скамеечка и жасмин – Последняя из гарантий Хоть как-то улучшить мир. Неужто же наши боги Не властны и вольны Потребовать от эпохи Мгновения тишины,
Коротенького, как выстрел, Пронзительного, как крик... И сколько б забытых истин Открылось бы в этот миг, И сколько бы дам прекрасных Не переродилось в дур, И сколько бы пуль напрасных Не вылетело из дул,
И сколько б "наполеонов" Замешкалось крикнуть "Пли!", И сколько бы опаленных Не рухнуло в ковыли, И сколько бы наглых пешек Не выбилось из хвоста, И сколько бы наших певчих Сумело дожить до ста!
Консилиумы напрасны... Дискуссии не нужны... Всего и делов-то, братцы, - Мгновение тишины...
Доброту не купишь на базаре. Искренность у песни не займёшь. Не из книг приходит к людям зависть. И без книг мы постигаем ложь. Видимо, порой образованью Тронуть душу не хватает сил. Дед мой без диплома и без званья Просто добрым человеком был. Значит, доброта была вначале? Пусть она приходит в каждый дом, Что бы мы потом ни изучали, Кем бы в жизни ни были потом.
Не так тії вороги, Як добрії люди- І окрадуть жалкуючи, Плачучи осудять, І попросять тебе в хату. І будуть відати, І питати тебе про тебе, Щоб потім сміятись, Щоб з тебе сміятись, Щоб тебе добити... БЕз ворогів можна в світи Як- небудь прожити А ЦІ ДОБРІ ЛЮДЕ НАЙДУТЬ ТЕБЕ ВСЮДИ, І на тім світі, добряги. Тебе не забудуть
Зарегистрирован: 15 мар 2012, 13:13 Сообщения: 923 Откуда: zp
Один из любимых,я им еще в седьмом классе впечатлилась.
Мы живем, под собою не чуя страны, Наши речи за десять шагов не слышны, А где хватит на полразговорца, Там припомнят кремлёвского горца. Его толстые пальцы, как черви, жирны, А слова, как пудовые гири, верны, Тараканьи смеются усища, И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей, Он играет услугами полулюдей. Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет, Он один лишь бабачит и тычет, Как подкову, кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз. Что ни казнь у него - то малина И широкая грудь осетина.
Осип Мандельштам
_________________
Russian delegation has no right to vote
*** Як ми прощалися з юністю – німо, без мансів, помахом, схожим на кожне буденне "Бувай…", не залишаючи Мазоху жодних шансів, Indian summer, нейтральна музичка, драйв. Літо найліпше вночі. У теплі й темноті (очі в очі) ми вчилися різати правду на рівні шматки. Наші чоловіки їли її неохоче – певно, задобрі були чи їм було не з руки. Втомлені літом, відвертістю, ще раз прощались, дублюючи тему з запізненням на півмить. Темнота коливалась, тепло ув очах вигасало. Дихали нам в потилиці ніздрі німих самиць.
Світає, край неба палає; Соловейко в темнім гаї Сонце зустрічає. Тихесенько вітер віє. Степи, лани мріють; Між ярами над ставами Верби зеленіють. Сади рясні похилились; Тополі по волі Стоять собі, мов сторожа, Розмовляють з полем. І все то те, вся країна Повита красою, Зеленіє, вмивається Дрібною росою. Споконвіку вмивається, Сонце зустрічає… І нема тому почину, І краю немає!
Цей дощ такий, як десять років тому. І флокси теж – по шию в кропиві. Моя душа поскаржилась на втому, вмостилася в некошеній траві і склала крила тихо, як метелик.
...що день, то ризикованіша гра в саму себе... Так щемко пахне зелень, сюркоче дощ. Просвічує діра в барвистих крильцях: скільки того дому?.. Душа сахнулась, впікшись в кропиву, і на вокзал – як десять років тому. Душа-втікачка... Так-от і живу.
Катерина Міхаліцина, [url=http://starylev.com.ua/tin-u-dzerkali]«Тінь у дзеркалі»
Перевод Бродского. Часы останови, забудь про телефон И бобику дай кость, чтобы не тявкал он. Накрой чехлом рояль; под барабана дробь И всхлипыванья пусть теперь выносят гроб.
Пускай аэроплан, свой объясняя вой, Начертит в небесах “Он мертв” над головой, И лебедь в бабочку из крепа спрячет грусть, Регулировщики – в перчатках черных пусть.
Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток, Мой шестидневный труд, мой выходной восторг, Слова и их мотив, местоимений сплав. Любви, считал я, нет конца. Я был не прав.
Созвездья погаси и больше не смотри Вверх. Упакуй луну и солнце разбери, Слей в чашку океан, лес чисто подмети. Отныне ничего в них больше не найти.
Оригинал: Wystan Hugh Auden
Stop all the clocks, cut off the telephone, Prevent the dog from barking with a juicy bone, Silence the pianos and with muffled drum Bring out the coffin, let the mourners come.
Let aeroplanes circle moaning overhead Scribbling on the sky the message He is Dead Put crepe bows round the white necks of the public doves, Let the traffic policeman wear black cotton gloves.
He was me North, my South, my East and West, My working week and my Sunday rest, My noon, my midnight, my talk, my song I thought that love would last for ever, I was wrong.
The stars are not wanted now: put out every one; Pack up the moon and dismantle the sun; Pour away the ocean and sweep up the wood, For nothing now can ever come to any good.
*** вона ховає до шухляд серця коханців слонячі бивні сувеніри з літніх мандрів у жовтій майці баскетбольної команди вона зійде як завше на останній станції вона зійде як завше на останній стадії своїх надій – повнометражних кінофільмів і гострий дощ атакуватиме повільно її – овечку що згубилася у стаді не усвідомивши овечої природи поміж накидок із блакитної церати вона пливе додому плісняву стирати з окрайця стелі у порепаному ґроті – така подоба передчасного причастя коли слова зависли десь на півдороги коли думки ще не прочитані як блоґи а в холі запах розпакованого щастя а в холі запах дратівливий-до-безтями вона дере шпалери нігтями даремно а із шухляди проростає райське древо і на гілках набрунькувалися адами [url=http://starylev.com.ua/club/blog/virsh-dnya-yuliya-musakovska]Юлія Мусаковська
*** Сонячно-хмарного надвечір’я вийти на балкон, з сиґаретою в пальцях, босими ступнями по холодному бетону, перехилитися через поруччя, погляд додолу — море зеленої трави колихається від південного вітру, погляд вгору — груші зблискують на сонці після дощового дня. Щось це нагадало сьогодні, викликало якийсь спогад, давно минулі дні, коли було все — дерева, річки, ягоди, розмови, коли не треба було нічого, а було все. Ось і підійшли літні канікули до кінця, друзі, ось і я з вами сьогодні гріюся біля вогнища, як у давно минулі дні нашого шалу. Ландшафти перед очима розгортаються, як морські хвилі, мерехтить вечір, сюркіт цвіркунів доноситься із саду, місто спокійне, лагідне, місто сьогодні приймає паломника, що повернувся додому. Він тепер знає, де стоїть те дерево, до якого райським птахом душа його прилітає.
*** Груша трохи меду на губи і буде покута за солодке зітхання голублення притулися хутчій до малої зозульки що розносить у глечику жовті меди як же меду тобі не спивати та ж літо онде грушу обняло вагітну жону день до дня і долоні до лона медами наливаються глечики жовті на гіллі
*** Голос скорботи діти осені пахнуть стеблами кукурудзи, димом паленого бадилля і каштанами. засмаглі й худі, втомлені, щойно з дороги, в запилюжених черевиках, з крихтами тютюну і хліба в кишенях, з горіхами в кулаках, стоять в призахідному сонці, що золотить дерева, і дивляться кудись за горизонт. поглянь на їхні спокійні обличчя, розважливі рухи, поглянь, скільки світла в їхніх очах, відчуй, якою тишею сповнені їхні легені. кожен з них чує свій голос скорботи, елегійний, мінорний, який змушує їх зупинитися врешті-решт і передихнути. вони пам’ятають запахи всіх квартир, де їм доводилось жити, вони знають, що найперше, із чим потрібно вживатися, це запахи, вони вміють розрізняти найтонші коливання повітря, простору, потоки вітру. тепер і я з ними стоятиму, освітлений стробоскопом літа, опромінений радіацією осені, вдихатиму запаморочливо-терпкі випари ефіру, палитиму сухе листя, намагатимусь відтягнути смерть, пробуватиму чимскоріш її наблизити.
[url=http://starylev.com.ua/old-lion/author/bodnar-mirek]Мірек Боднар, із поетичної збірки [url=http://starylev.com.ua/pozhertva-na-svitlo]«Пожертва на світло»
*** шизофрен і той у мені що говорить до тебе мовчки і той у мені що говорить до тебе віршами і той я живий що будую для тебе човен усі ми – чужі і нічого нема між нами і той я що стік би по тобі воском і той що місив би тебе як тісто нас тисячі тут у одному мозку і нам ще просторо і нам не тісно а так я люблю тебе стояко бо ти у мені така столика такі ми ніякі такі всілякі такі ми розумні такі ми дикі такі-то там-то такі-то тут ми такі-то з кимось такі-то разом ми бгахаватгіта і камасутра останній аркуш найперша фраза
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете добавлять вложения
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Пользователи
